НОМ. Шутка длиной в 30 лет. Интервью с Андреем Кагадеевым для музея Эрарта

• Как случай вывел группу НОМ на большую сцену

• Какое место НОМ отводит себе в современном искусстве

• Чем интересна выставка «НОМ. 30 лет. Короли Санкт-Петербурга»

Не рок-группа, а шутка

Изначально это и была не рок-группа, а просто шутка веселых инженеров и студентов. Мы все делали для себя и довольно долго, года два, мы группу всерьез не воспринимали. Это был, по сути, квартирный проект. Волею случая мы вышли на сцену. Александр Ливер, никого не спросив, подал заявку на какой-то телевизионный конкурс, и мы на удивление прошли все туры и вдруг ни с того ни с сего получили концерт во дворце молодежи на тысячу человек.

Мы не репетировали. Да, я когда-то играл, кто-то учился в музыкальной школе, но мы как группа себя тогда не ассоциировали, конечно. Долгое время среди профессионалов, которые готовились, все выглядело так, что мы, по сути, дурачились на сцене.

Более или менее серьезным это стало году в 1990—91-м, когда мы действительно начали ходить на репетиции как на работу, строить планы, сочинять. Тогда же произошел полный синтез искусств — мы начали снимать видео, придумывали костюмы, в это же время мы с Бутусовым дописывали книгу. Так все это и завертелось.

Слава с первого концерта

Знаменитыми мы стали уже после первого концерта. Помню, приходим во дворец культуры, а там висит большая афиша группы «Неформальное Объединение Молодежи». Мы, конечно, засмеялись, потому что такой группы нет — мы к тому моменту даже название не придумали. Просто Александр Ливер, когда писал заявку, в графе указал: «Ну, какое-то неформальное объединение молодежи».

Когда мы вышли спустя два часа после концерта, нас уже узнавали на улицах, хлопали и показывали пальцем. Это было, правда, странно. Но тогда действительно так было — в закрытом обществе, где не было ничего, только два канала и одна газета, легко прославиться. Я понимаю, как быстро эта волна рок-звезд прокатилась по стране. Люди, видимо, изголодались по чему-то.

Помню, как мы выезжали на первые концерты. Это еще в 87—88-м годах. Нас нигде не показывали, но, тем не менее, был большой спрос по стране. Есть только одна точка — ленинградский рок-клуб, куда все и обращаются.

Вот мы приезжаем в какой-нибудь Воронеж и даем пять концертов в тысячном зале. Он полон каждый день и каждый вечер. Со второго концерта люди уже начинают нам подпевать, они уже выучили слова. Кто-то прячется под креслами, чтобы остаться на следующий концерт. Вот так тогда и было, но это быстро кончилось. К счастью, надо заметить.

О месте НОМ в современном искусстве

Мы находились абсолютно в стороне. Мы были ниоткуда, как говорится, из своего муравейника. Но как потом оказалось, мы двигались в каком-то похожем со всеми направлении, потому что все мы вышли из чего-то одного. Мне кажется, это правильно — если ты хочешь заниматься искусством, то делай что-то свое. Ты должен отличаться. Зачем делать то, что сделает кто-то другой?

Слава Богу, что мы в тот момент не входили ни в какие группировки — мы были абсолютно «от чистого сердца». А бэкграунд? Мы все где-то учились, у всех было по одному-два высших образования, все что-то читали, ходили на выставки. Тогда с точки зрения живописи был большой взрыв. Когда первые перестроечные большие выставки стали устраивать в домах культуры, где я, наконец, познакомился с «Митьками». Многие художники теперь у нас в галерее, как Афанасий Пут. Кирилл Миллер — теперь наш ближайший соратник.

Первые творческие конфликты

Мы были все с техническим образованием — это шесть лет института, а потом еще и работа. Мы были потребителями искусства. Когда я учился в своем Военмехе, и мы прогуливали с моими ближайшими коллегами занятия, то мы в основном прогуливали их в Эрмитаже или в Русском музее. Я помню, ходили почти каждый день. Но мне никогда не приходило в голову, что мы тоже будем... Рисовать мы рисовали, понятное дело. При поступлении в институт нас, как в армии, спросили: «Кто будет рисовать?». Мы подняли руку и с моим коллегой Бутузовым, с которым потом собрали группу, все шесть лет практически были на общественных работах. Нарисовали очень много. Это был опыт крупноформатных работ, оформления каких-то вечеров институтских, еще чего-то. Это было самовыражение, потому что наше творчество художественное всегда находилось в конфликте с парткомом, нас постоянно снимали, потому что мы делали что-то не то.

Как Хемингуэй не получилось

В институте, когда ты учишься, у тебя есть лекции, курсовики и экзамены, но при этом мы с Бутузовым уже тогда начали писать свою первую большую книгу. Заниматься этим нам было негде — жили все довольно тесно, дома нельзя. Приходили в кафе. Мы же как Хемингуэй хотели — он ведь приходил в кафе и писал. Мы тоже приходим в кофейню, сидим, пишем, взяли по кофе. Проходит минут 20 — начинают вызывать какого-нибудь мойщика посуды: «Что они тут делают? Гони их! Нечего тут сидеть писать». Вот так все было через преодоление. Точно так же, когда мы начали карьеру группы НОМ, по сути, у нас было только два выходных — суббота и воскресенье, после нормальной пятидневной рабочей недели. Мы собирались специально у того же Ливера на квартире, и нужно было за два этих дня сочинить несколько песен и записать их на катушку. Зачем мы это делали? Я не знаю. Просто потребность.

Взгляд сверху

Если ты затеваешь какой-то проект, он должен иметь свою цель, а ты должен ее придерживаться. Вот мы с Бутузовым задумались еще в году 89-м, а что такое группа НОМ? Тогда были металлисты, кто-то играл ска. Мы-то что?

Подумав, мы для себя определили формулировку. Так ее и придерживались все это время.

Наш творческий метод — это все-таки идиотизация драматических проявлений действительности и драматизация идиотических. Это есть в любом случае. Даже если это лирика, то она все равно будет через эту призму.

НОМ — несерьезная группа. Я много раз наблюдал, как те же наши коллеги года три занимаются одним, а потом им вдруг кажется, что это не катит или еще что-то... «Дай-ка мы сейчас начнем писать то, что людям нравится — песни о любви или что-то!». Как правило, ничего не получается. Ты уж лучше либо делай, как изначально, либо затевай что-то новое.

Поэтому в данном случае мы довольно цельно все тридцать лет шли одним путем. Сейчас мне интересно на это смотреть, потому что у нас юбилей. Раз в десять лет есть смысл в том, чтобы окинуть все взглядом. Потому что постоянно ты в течение этих десяти лет решаешь конкретные задачи — вот у тебя конкретный текст, конкретная песня, конкретная картина, следующая выставка, клип, кино. А тут есть возможность подвести итог... Мы как индейцы, которые рисовали свои знаки, а посмотреть могли только сверху. Сейчас мы можем вот так же взять и сверху поглядеть на то, что нарисовали. А получилась довольно цельная картина.