На выставке, приуроченной к пятидесятилетнему юбилею петербургского художника Михаила Гавричкова, представлены его офорты и живописные работы. Они являют собой целостный и самобытный художественный мир, пронизанный духом иронии, которая, как известно, имеет два полюса. Она возвышает художника над миром и в то же время, отторгая и искажая действительность, способна довести его до отчаянного бессилия
Еще в детстве Михаил Гавричков попал под обаяние гения немецкого художника Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Будучи человеком веселого нрава, влюбленным в искусство и нехитрые удовольствия, Гофман печально и даже брезгливо смотрел на мир, принимая его лишь в преображенном иронией виде. Так, едва начав тягостную, но многообещающую службу, Гофман потерял место из-за скандала с карикатурами на коллег, которых он изобразил в виде собак с человеческими головами. И это — лишь бытовой пример пагубного влияния иронического мировосприятия.
Детское восхищение загадочными образами «Щелкунчика и Мышиного короля» переросло у Михаила Гавричкова в юношеское увлечение мистикой и поздним романтизмом. Творчеству Гофмана была посвящена его дипломная работа в Академии художеств.
В 1990 году, в смутное и инфернальное время, большим тиражом выходит в свет сборник готических — то есть наиболее востребованных читателем — новелл Гофмана с иллюстрациями молодого художника. Гавричков оказался внимательным читателем и, следовательно, тонким иллюстратором. К творчеству Гофмана он возвращался вновь и вновь — работая над гротескными экслибрисами в духе гравюр немецкого Возрождения и наблюдая действительность девяностых годов, кишащую колоритными персонажами.
Представленные на выставке офорты — иллюстрации к сказкам Гофмана и его новаторскому роману «Житейские воззрения кота Мурра», выполненные для издательства «Вита Нова» в 2005–2009 годах. В графической части экспозиции царит темная сторона иронии: одинокие художники с воспаленным сознанием и обостренным чувством прекрасного мечутся среди лабиринтов улиц и уродливых, пугающих гримас современников. Позволяя мириться с несовершенством мира, ирония разъедает душу. Самым драматичным является офорт, на котором капельмейстер Крейслер изображен созерцающим гитару. Задолго до Курта Кобейна этот персонаж Гофмана разбил гитару о камень, разочаровавшись в возможности инструмента унять тоску художника по божественной гармонии и красоте.
Михаил Гавричков, хорошо усвоивший уроки Гофмана, явно ощутил на себе оглушающее действие иронии. В его живописи царит карнавальная стихия, и герои его работ, будучи нашими современниками, не менее причудливы, чем чудовища и ожившие механизмы из фантастических новелл немецкого писателя. Так, болезненно реагируя на избыток агрессии, художник создает комический эпос о похождениях спортсменов, сменивших ринг на приключения в составе организованных преступных групп. Гавричков обращается к ключевым образам и темам эстетики девяностых, в поисках яркой фактуры припадая к ядовитому информационному потоку. При этом его картины едва ли являются социальной сатирой. Апеллируя к бытовым сценам из жизни хозяев новой России, художник принимает их как данность, пытаясь разобраться в тонкостях душевного устройства этих людей. Одинокий герой, мчащийся на внедорожнике по ночному лесу, не менее интересен Гавричкову, чем гофмановский Крейслер.
Жанровые сцены — это своеобразное исследование, попытка понять явление, взглянув на него при помощи оптики художника.
Любопытного Гавричкова притягивают яркие маргинальные темы. Он бесстрашно заглядывает за занавес красного вигвама — точнее, за ржавые гаражи во дворе крупнопанельного дома, — где не без удовольствия обнаруживает бородатую женщину, карлика и татуированного великана.
Павел Маркайтис
