Юнус Сафардиар. Наваждение

В творческой биографии Юнуса Сафардиара немало экспериментальных проектов, среди которых есть даже балетная постановка. Однако прежде всего он известен как автор оригинальных скульптур, выполненных с невероятной изобретательностью и всегда при помощи новейших технологий. Ежедневно десятки тысяч людей замедляют свой шаг, чтобы рассмотреть его работы: влетающего в стеклянную глыбу всадника в аэропорту Новосибирска или великанов, дремлющих в светящихся саркофагах в одной из высоток комплекса «Москва-Сити», чей летаргический покой умиротворяюще действует на местных клерков.

Эта выставка — новый эксперимент художника, попытка развернуть перед зрителем не образы героев, не содержательные сюжеты и не эстетические формы, но некие динамические состояния. Автор синтезирует их из множества мелких деталей, каждая из которых достойна того, чтобы ее рассматривали отдельно. Главная же их ценность состоит в том, что они не выпячивают свои отдельные сущности, а вместе с другими деталями создают единый вязкий поток, где смешение реальных и нереальных образов стирает грань между материальным и виртуальным мирами. Происходящее начинает захватывать зрителя и подчинять его своей плавной пульсации, подобно наваждению.

Современная физика оперирует категорией «пространство-время», подчеркивая, что одно не существует без другого. Наряду с этим распространена точка зрения, что времени как такового вообще не существует, его придумал человек исключительно для удобства своего восприятия происходящего вокруг. Юнус Сафардиар, похоже, придерживается иных взглядов: время — синоним движения, изменения — у него материально, первично и не всегда нуждается в пространстве. Художник различает время внешнее и внутреннее как два параллельных мира. Условно внешнее время представлено в виде потока скачущих воинов, порхающих бабочек, куда-то несущихся фантастических инженерных форм. Условно внутреннее время раскрывается через меняющийся образ девушки: она молодеет и стареет на наших глазах. Эти изменения плавные, нерезкие, подчас трудноуловимые, как если бы менялась не сама девушка, не ее возраст, но ее внутреннее состояние. Состоянию не присущи формы, и потому его изменение может быть замечено только теми, кто сам в него погружен.

Рыцари и птицы проносятся мимо девушки, не взаимодействуя с ней; она существует сама по себе. Что представляют собой эти образы — ее сны? Мечты? Фрагменты воспоминаний? Это она их придумала, или, наоборот, она возникла из этих снов? Не ждите ответов на эти вопросы. Каждый вопрос создает динамику, каждый ответ — маленькая смерть, закрытие темы, падение виртуальной гильотины. Чтобы жизнь продолжалась, иногда нужно задавать меньше вопросов и просто наблюдать. Когда вы находитесь в правильном состоянии, ответы часто приходят сами собой.

В своем трактате «Недовольство культурой» Зигмунд Фрейд размышляет о природе религиозного чувства у людей — своеобразных доспехах, позволяющих им принять жизнь. Сам Фрейд не смог открыть в себе присущее религиозным людям «океаническое» чувство вечного. Это чувство является производной от благополучной интеграции в окружающий мир. В полной мере оно доступно разве что младенцам, никогда не испытывавшим страха и потому не выставляющим вокруг себя заградительных барьеров, но принимающим все таким, какое оно есть. Кто-то полагает, что полное доверие миру является ответом слабого человека на собственную незащищенность и свидетельствует о желании стать частью чего-то большего, более сильного, чем он сам; кто-то, наоборот, в способности принять действительность в полном объеме видит силу духа. В любом случае, чем больше человек анализирует происходящее, тем труднее ему сохранить чувство целостности, непрерывности, связности: ведь всякий анализ означает расщепление.

Юнус Сафардиар двигается в противоположном направлении: он занимается синтезом. У него все связано, все неслучайно. Бабочка, сидящая на цветке, трансформируется в жуткого вида химеру, но если не отрывать взгляда от этого процесса превращения, химера не покажется нам отвратительной, потому что мы будем продолжать видеть в ней бабочку. Теперь уже, глядя на других бабочек, мы будем угадывать химер и в них. Все, что потоком свободных ассоциаций проходит фоном за девушкой в панорамном видео, является частью ее портрета, то есть соответствует проживаемому ею состоянию, бывшему или будущему. Этот консолидированный портрет завораживает; здесь нет красивого и некрасивого, добра и зла, выдуманного и реального, здесь все — одной природы. Орел превращается в бабочку, павлин в волка, а сталь начинает таять. Неизменной остается лишь улыбка нашей героини — улыбка человека, открывшего в себе шлюзы «океанического чувства». Волны этого «океана» направляются в царство всесильного времени, которое все сохраняет и соединяет и тем самым отменяет смерть, — в этом царстве есть лишь непрерывный поток меняющихся состояний.